Сейчас развелось куча деятелей, которые любят рассказывать о том, как в царской России было все хорошо, отовсюду раздавался хруст французской булки, а революция только благодаря немцам, англичанам (нужное подчеркнуть) совершилась.
На самом деле основной части населения жилось крайне не легко. Даже в началу Первой Мировой войны крестьяне не расплатись с государством и помещиками за свои земли, которые им выделили после отмены крепостного права. Выкупные платежи эти обескровливали крестьян, практически не оставляя им средств на развитие. Да и с пропитанием было не очень – порядка трети призывников только в армии мясо пробовали. Самым распространенным размером мундира был 46-й, так что чудо-богатыри в основном поступали из Сибири, где крестьянство жило достаточно зажиточно (там никогда не было крепостного права).
А тут еще сначала Японская, а затем и Первая мировая война. Можно многое говорить про эти войны, оборона Порт-Артура, Сахалина – это героическая эпопея. Но вот как можно было продуть Японскую? И ссылки на первую революцию тут неуместны, все равно непонятно никак. Войска сражались храбро и упорно, но вот генералитет оказался вообще никакой.
С Первой Мировой не лучше. Понятны цели германцев – они воевали за колонии, англичане и французы боролись за сохранение своих колониальных империй, США за доминирование. А Россия за что? Даже, если бы Россия оказалась в стане победителей, что бы она получила? Колонии ей были не нужны (да и не дал бы никто), черноморские проливы бы не дали. Кусов Восточной Пруссии, который она, если бы хотела, еще в 18-19 века могла получить? Наоборот, согласись царь на почетный мир с Германией в 1915 году и Россия получала бы многое, поставляя товар в Германию, которая бы ослабила и своих противников и себя на десятилетия. Глядишь бы и Ближний Восток бы потом России отвалился.
В Первой Мировой Россия сражалась за чужой интерес и население это видело, не понимая за что воюет. Тем более, что и так тяжелое положение деревенских и городских низов, сложившееся в Европейской части России и на Урале во время войны резко ухудшилось.
На Урале оно, кстати всегда было тяжелым. Там даже освобождение от рабства привело к еще большему ограбления мастерового населения.
На эту тему я бы хотел привести старую статью Т. Курелла «Замечательное дело», о судебной тяжбе уральских рабочих с уральскими заводчиками, причем еще в 1913 году рабочие не могли получить причитающуюся им по закону 1862 года (через 40 лет!) землю. Причем ни решения судов, ни даже самого Николая II на заводчиков не действовало. Показателей уровень исполнения законов в «благословенной» Российской империи!
Итак, статья.
Даже для царской России, чиновничий аппарат которой славился своим бюрократизмом, это дело было поистине беспримерным. Более полувека тянулась из года в год ожесточавшаяся тяжба мастеровых Павловского, Очерского, Билимбаевского и других уральских заводов с их владельцами графами Строгановыми. Спор шел о земельных наделах, которые полагались мастеровым по закону 1862 года, но так и не были ими получены.
В августе 1913 года, когда эта крайне запутанная тяжба, конца которой не предвиделось, достигла своего апогея, В. И. Ленин написал статью «Замечательное дело», в которой дал предельно четкий анализ классовой сущности беспрецедентной волокиты.
«На святой матушке-Руси,— писал Владимир Ильич,— много еще таких уголков, где точно вчера было крепостное право. Возьмите, например, Урал. Помещики имеют здесь десятки тысяч десятин земли. Заводы (т. е. те же помещики) запрещают кустарям развивать мелкую промышленность. Крестьяне до сих пор в зависимости от помещиков, до сих пор не наделены землей.
А Урал — не маленький «уголок», это — громаднейшая и богатейшая область.
Между рабочими строгановских заводов на Урале и заводоуправлением богатейшего помещика Строганова велось много лет дело о наделении крестьян землей по закону 1862 (шестьдесят второго!) года.
Наконец, это дело кончилось решением «высшего учреждения», сената, весной 1909 года. Сенат предписал пермскому губернскому присутствию наделить крестьян землей, применить закон 1862 года».
Итак, через сорок семь лет после издания закона высшая судебная инстанция царской России — Правительствующий сенат дает, наконец, разъяснение пермским губернским властям — закон должен исполняться, для того он и принят. Спустя два года то же самое будет сказано уже от имени Государственного совета и самого Николая II. Но все останется по-прежнему.
Ни одна из тех высоких инстанций, от которых зависело исполнение закона, не позаботилась об этом всерьез. Полувековая тяжба строгановских мастеровых, безуспешно пытавшихся отстоять свое право на землю в помещичьем государстве, как в фокусе собрала и отразила все пороки законодательной практики царской России.
Немного о предыстории этого дела.
Еще в 1857 году крупнейшие уральские помещики-заводовладельцы, заранее обеспокоенные возможными последствиями готовящегося освобождения крестьян от крепостной зависимости, решили взять под контроль готовящуюся реформу в той ее части, которая имела отношение к мастеровым горных заводов. Любыми средствами им надо было добиться таких условий «освобождения», чтобы бывшие крепостные, приписанные к заводам, по-прежнему буквально во всем зависели от своих хозяев и вынуждены были «искать заводской работы». Возглавил это дело один из богатейших и влиятельнейших помещиков граф Сергей Григорьевич Строганов.
Уже в 1858 году заводовладельцы добились, что вопрос об условиях освобождения крепостных, приписанных к горным заводам, был передан на рассмотрение в подготовительную комиссию при министерстве финансов, в ведении которого находился горный департамент. Добились без особого труда. Уж больно тесно переплетались политические, военные, финансовые интересы царского правительства с интересами уральских промышленников.
Как известно, в подготовке реформы на всех этапах принимали участие только дворяне. Крепостные крестьяне были полностью отстранены от обсуждения готовящегося законодательства. Мало того, жестоко пресекались малейшие слухи о предстоящем освобождении крестьян. Воля дворян предопределяла судьбы реформы. Помещики, про которых В. И. Ленин писал в той же статье «Замечательное дело», что они «тоже стоят за право — только за помещичье право, за свое право, за право своего класса», медленно, но верно вводили в действие охранительные силы царского бюрократического аппарата, который тем и славился, что закон для него был «что дышло».
Вот что говорится в Русском энциклопедическом словаре профессора И. Н. Березина (1877 год) о положении горнозаводского населения Урала ко времени земельной реформы: «Загнанные еще со времен Петра в непроходимые трущобы Уральского нагорья, они (мастеровые.— Т. К.) прикреплены были к устраивавшимся горным заводам. Впоследствии, с развитием крепостных начал до полного рабства, горнозаводское дело шло бок о бок с развитием закрепощения, и нигде в целой России не проявлялось оно в таких поражающих формах произвола, как на Урале. Достаточно сказать, что непослушных без суда бросали в доменные печи, плавившие чугун…
Несмотря на то, что подготовительной комиссией уже более трех лет особо рассматривался вопрос об условиях освобождения горнозаводского населения, в царском манифесте от 19 февраля 1861 года это почти не отразилось.
Но поскольку приписанные к заводам мастеровые переставали быть крепостными, необходимо было определить, как отныне будет оплачиваться их труд. Встал вопрос о так называемых «вольных платах». И владельцы заводов сразу же начали диктовать свои кабальные условия.
Дело в том, что бывшие крепостные хоть и стали теперь «вольными» людьми, но жить были вынуждены по-прежнему на помещичьей земле. Заводских заработков им никогда не хватало, чтобы прокормить себя и свою семью. На уральских заводах было заведено, что рабочие пользуются пашней, выгонами, лесом бесплатно.
«Само собой разумеется,— писал по этому поводу В. И. Ленин в статье «Развитие капитализма в России» еще в 1895 году,— что это бесплатное пользование на деле стоит очень дорого, ибо благодаря ему чрезвычайно понижается заработная плата; заводы получают «своих», привязанных к заводу и дешевых рабочих».
Тотчас после обнародования манифеста от 19 февраля 1861 года администрация строгановских заводов начала готовить так называемые «уставные грамоты», которые должны были определить отношения помещиков-заводовладельцев с их бывшими крепостными. Время действия этих грамот ограничивалось сроком, необходимым для того, чтобы бывшие крепостные могли выкупить свои земельные наделы, стать владельцами земли. А до тех пор они должны были нести денежную повинность за пользование землей, которая предоставлялась им помещиком.
Усердные графские служащие составили грамоты таким образом, что мастеровые наотрез отказались их подписывать. Это легко понять. В то время как самая высокая арендная плата в строгановском имении для посторонних людей устанавливалась в размере 1 рубль 20 копеек в год за десятину, с мастеровых потребовали по 4 рубля 50 копеек за десятину покоса и по 6 рублей за десятину усадебной земли. Стоит ли удивляться, что мастеровые сочли такие платы «невероятными».
После долгих споров в конце концов сошлись на том, что мастеровые будут платить по 1 рублю 30 копеек за десятину в год. Простой арифметический подсчет показывает, сколь мощные экономические рычаги были при этом приведены в действие. Забегая вперед, скажем, что за 48 лет до закрытия заводов Строгановы получат по 62 рубля 40 копеек за каждую десятину земли, которой пользовались мастеровые, не получившие права на выкуп земельного надела. В то же время самая высокая стоимость этих земель по выкупу составляла всего 14 рублей 80 копеек.
Разумеется, что заводчикам просто не выгодно было отдавать бывшим крепостным землю за выкуп. Кроме того, только владея землей, на которой живут мастеровые, могли они в любое время диктовать свои условия.
Несмотря на упорное сопротивление мастеровых, «уставные грамоты» все же были введены в действие. При этом земельные наделы были беспощадно урезаны. В пользовании строгановских мастеровых осталась лишь одна седьмая часть той земли, которой они пользовались до реформы. И сразу же возникли разногласия по поводу «вольных плат».
Заводчики, привыкшие эксплуатировать даровой труд крепостных, устанавливали мизерные расценки. Мастеровые с ними не соглашались, выдвигали свои требования. Сообщая об этом графу Строганову в Петербург, управляющий Егор Демидов писал: «Конечно, все это глупости, и потому надо образумить мастеровых решительными действиями, не теряя времени в пустых торгах с ними».
От Строганова последовало указание: «Если мастеровые по безрассудству не захотят довольствоваться назначенными платами, то разрешаю вам немедленно закрыть заводы».
Волнения на уральских заводах начались вскоре после издания манифеста. Это был стихийный протест, поначалу обреченный на неудачу, но с ним уже не могли не считаться уральские заводчики. Кто-кто, а они отлично знали, чем это им грозит,— только за одно десятилетие, предшествующее земельной реформе, по официальным данным, на Урале произошло тридцать восемь волнений мастеровых. Демидов в одном из докладов своему сиятельному хозяину должен был вполне откровенно признать, что «мастеровые считают предложенные им льготы и пособия ловушкой и принятие их новой кабалою, стесняющей дарованную им свободу».
Главный комитет об устройстве сельского состояния (учреждение, занимавшееся проведением реформы в жизнь) пришел к выводу, что вопрос о положении горнозаводского населения не терпит «ни малейшего отлагательства».
3 декабря 1862 года был наконец принят закон «О мерах к обеспечению горнозаводского населения частных горных заводов». Тот самый закон, который так и не был никогда по-настоящему применен. Вызванный к жизни «желанием предупредить народные волнения и беспорядки», он на какое-то время помог утихомирить население горных заводов.
Казалось бы, «право» теперь было на стороне мастеровых. По новому закону им полагался земельный надел (разумеется, за выкуп) в тех случаях, когда завод полностью или частично свертывал свое производство. Кроме того, наделы должны были бы получить бывшие крепостные, приписанные к заводам, если на 1 октября 1862 года они «не значились в заводских списках в числе мастеровых».
Да, «право» было на стороне мастеровых. Но в подавляющем большинстве неграмотные люди, они не всегда могли даже просто прочитать новый закон, а тем более осмыслить его и научиться отстаивать свое «право». В статье «О промышленных судах», написанной в 1899 году, почти через сорок лет после отмены крепостного права, В. И. Ленин писал: …Читать могут только очень и очень немногие рабочие из массы задавленных капиталом миллионов трудящегося народа, школой пользуются по той же причине тоже немногие, да и те, кто приходит в школу, умеют большей частью только читать, писать и считать; а этого еще мало, чтобы разобраться в такой сложной и трудной области, как русские законы».
Надо сказать, что сами заводовладельцы были осведомлены в подробностях о будущем законе, еще когда он только готовился, и заблаговременно позаботились об охране своих интересов. Не случайно в их владениях вовсе не оказалось «сельских работников», которые бы «не значились в заводских списках в числе мастеровых». Ведь по новому закону им необходимо было сразу же предоставить земельные наделы.
По данным губернского присутствия по крестьянским делам, примерно третья часть мастеровых составляла явный избыток рабочей силы, необходимой для заводов. Но их не увольняли, чтобы не предоставлять предусмотренных законом от 3 декабря 1862 года наделов.
Позицию заводовладельцев точно и без всяких околичностей высказал внук и наследник графа С. Г. Строганова, тоже, разумеется, граф, Сергей Александрович Строганов, кстати юрист по образованию. Сам он предпочитал жить в Париже и о пермских своих заводах вспоминал обычно, имея нужду в деньгах, что случалось нередко при его широком образе жизни. В одном из писем к пермскому губернатору он писал: «Частный вопрос о наделении землею билимбаевских мастеровых должен быть рассмотрен не с одной только стороны экономического положения означенных мастеровых, но также и с принципиальной точки зрения значения в государстве права поземельной собственности и влияния на общественное понятие об этом праве постоянных переделов земли вопреки существующим законам.
С этой точки зрения я энергично поднимаю свой голос против предлагаемой меры, которая еще больше пошатнет сбивчивые понятия мастеровых о значении права поземельной собственности и утвердит в них убеждение, что земля, считающаяся за помещиками, составляет собственность последних до тех только пор, пока мастеровые в ней не нуждаются».
Как видим, помещик Строганов признавал только те права и законы, которые защищали его экономические интересы. Закон от 3 декабря 1862 года для него попросту не существовал. А между тем положение на Билимбаевском заводе было чрезвычайно тяжелым. Из двух с половиной тысяч мастеровых завод мог полностью обеспечить работой только тысячу человек.
Можно представить себе, каково было положение на других заводах, если учесть, что Билимбаевский считался в губернии одним из самых благополучных.
На какое-то время мастеровых успокоили льготы, предусмотренные законом для тех, кто оставался жить на прежнем месте (чего, собственно, и добивались заводовладельцы). Льготы сводились к тому, что мастеровые на шесть лет освобождались от уплаты всех казенных податей и земских повинностей. Но эти годы промелькнули быстро. Первыми забили тревогу мастеровые Очерского завода. В ноябре 1867 года они собрались на сход, где обсуждали, как им «с семействами прочнее обеспечить свою будущность». И пришли к выводу, что «без собственных участков земли трудно будет жить».
На просьбу мастеровых граф Строганов ответил категорическим отказом. В июле 1868 года Пермское губернское по крестьянским делам присутствие довело до сведения мастеровых, что, отказавшись в свое время подписывать «уставные грамоты», они навсегда потеряли право «на содействие правительства в приобретении в собственность земельных угодий».
Это был откровенный, ничем не прикрытый обман,— срок действия закона от 3 декабря 1862 года не был ограничен во времени, но не зная толком даже о существовании такого закона, мастеровые на время отступились от своих требований.
Положение мастеровых год от года ухудшалось. Цены на продукты росли, заработки не увеличивались. Выход был один — добиваться земли. И не только для того, чтобы можно было как-то сводить концы с концами, иметь возможность прокормить семью. Весь ход событий убеждал мастеровых, что, только получив землю в собственность, смогут они хоть в какой-то мере освободиться от кабальной зависимости, перестанут быть «привязанными к заводу дешевыми рабочими», смогут добиваться повышения заработной платы, не опасаясь, что им тотчас же напомнят, на чьей земле они живут.
Но только в 1882 году в своем ходатайстве к губернским властям мастеровые Павловского завода впервые начинают ссылаться на закон от 3 декабря 1862 года. Истинный смысл этого закона долгое время оставался для них за семью печатями. Губернское по крестьянским делам присутствие ответило мастеровым отказом.
Еще через шесть лет, после длительной переписки, министерство внутренних дел специальным циркуляром дало такое разъяснение: «Содействие правительства в выкупе наделов возможно и желательно только тогда, когда с ходатайством об этом обратятся обе стороны, при действии ли завода или при его закрытии безразлично».
Ну, а поскольку «одна сторона» продолжала упорствовать, то и речи не могло быть о каком-то приемлемом решении вопроса о земельных наделах. Тем более что циркуляр министерства внутренних дел откровенно поощрял заводчиков держаться своей линии и в тех случаях, когда предприятие их частично или совсем закрывалось.
Столь же безуспешно павловские мастеровые обращались с ходатайствами о земельных наделах в 1890, а потом в 1897 году. Мастеровые просили обеспечить их либо землей, либо заводской работой. Но по-прежнему губернские власти объясняли мастеровым, что закон писан не про них.
И только в апреле 1903 года доверенные мастеровых Павловского завода наконец подают жалобу в сенат. Но пройдет еще долгих шесть лет, мучительных и голодных для мастеровых и их семей, пока сенат примет в 1909 году указ о наделении землей мастеровых Павловского завода. По действующему в те времена законодательству тем самым предопределялось решение по всем другим такого рода тяжбам. Но и этот сенатский указ, принятый, как в свое время закон от 3 декабря 1862 года, под давлением нарастающего рабочего движения, остался без последствий.
«Что же произошло? — писал В. И. Ленин в статье «Замечательное дело».— Произошло то, что помещики пожаловались землевладельцу Столыпину, который был тогда министром внутренних дел. По закону сенат — выше министра внутренних дел, но Столыпин «нажал на закон» и послал пермскому губернатору телеграмму: приостановить исполнение указа сената! Губернатор приостановил».
Отменить закон заводовладельцы не могли, но обойти его, превратить в фикцию было вполне в их силах.
Указ Правительствующего сената был издан 22 сентября 1909 года. А уже 3 октября в Пермь губернатору полетела телеграмма за подписью самого Столыпина: «В силу противоречия указа первого общего собрания по делу Павловского частного графа Строганова завода целому ряду других указов прошу приостановиться его исполнением и внести дело в губернское присутствие для дальнейшего направления в порядке ст. 198 учр. сената. Необходимый материал высылается почтой».
Какое же «противоречие» имел в виду Столыпин? Спустя полтора года первый департамент Государственного совета даст по этому делу такое разъяснение: «Буквальный смысл правила, выраженного в последней части статьи 198-й, не оставляет сомнений в том, что ею разумеется лишь тот совершенно исключительный случай, когда одно и то же подчиненное лицо получит по двум одинаковым делам, подлежащим исполнению, разноречивые предписания сената и тем поставлено будет в затруднение относительно их исполнения».
Первый департамент Государственного совета (он еще именовался «департаментом законов») не ограничился этим разъяснением. Было разработано специальное «положение», которое обязывало Пермское губернское присутствие «в точности исполнить указ Правительствующего сената по первому собранию от 22 сентября 1909 года…
Мало того, «положение» это 2 апреля 1911 года Николай II «высочайше утвердить соизволил и повелел исполнить». Казалось бы, теперь-то уж все в порядке, сам император недвусмысленно выразил свою волю. Но, видимо, минули те времена, когда царское распоряжение в государстве Российском подлежало «непременному и безмолвному исполнению».
Пройдет еще два долгих года, и новый министр внутренних дел Н. А. Маклаков в мае 1913 года, повторяя оттягивающий маневр Столыпина, обратится в Правительствующий сенат «за новыми разъяснениями» (!!) по поводу применения закона от 3 декабря 1862 года.
«Что же произошло? — писал В. И. Ленин о новом повороте событий «замечательного дела».— Произошло то, что помещики обратились к землевладельцу Н. А. Маклакову, который вместо Столыпина оказался министром внутренних дел. Депутация уральских помещиков «убедила» министра. Министр заявил, что решение сената и Государственного совета «неясно». Пошла новая переписка. Новая волокита».
Полемизируя с либеральными газетами, которые ратовали за «медленное, но твердое улучшение правопорядка», В. И. Ленин так заканчивал статью «Замечательное дело»:
«Смешно говорить о «праве», когда помещики и издают законы, и применяют или отменяют их на практике. Значит, есть такой класс, который сам творит «право» и сам отменяет его. Значит, либеральные речи о «праве» и о «реформах» — пустая болтовня.
Помещики тоже стоят за «право» — только за помещичье право, за свое право, за право своего класса.
Если перед лицом таких поучительных фактов либералы все же отмахиваются от «учения» о классовой борьбе, называют его ошибкой и пр., то это ясно указывает на нечистую либеральную совесть. Не хотят ли либералы поделиться привилегиями с помещиками? Тогда понятно, почему им не нравится «учение» о классовой борьбе!
Но рабочие-то чем виноваты, если их «учение» подтверждается жизнью!»
Статья «Замечательное дело» была опубликована в легальной газете «Северная Правда». Из цензурных соображений в ней прямо не говорится, что только революция способна изменить положение рабочего класса России, но всей неумолимой логикой рассуждений ленинская статья подводила читателей именно к такому выводу.
Отсюда.
Форум 
